Раннее утро. Телефонный звонок. Вскакиваешь, как ошпаренный, с тревогой вспоминая про намаз. Но нет, время намаза уже прошло, и ты на него вставал. Помнишь отчетливо. Тогда что же это? Берешь телефон в руки. Протираешь глаза. На экране Элим.

- Алло.

- Салам алайкум! Как ты, брат? – голос тренера звучит на редкость бодро в столь ранний час.

- Ва алейкум ва салам, ахи! Я хорошо, ты как? – отвечаешь быстро, стараясь скрыть предательскую заспанность. Хотя чего ее скрывать. В воскресенье. В семь утра.

- «Ытлична», - смеясь, отвечает твой тренер, а потом спрашивает с небольшой издевкой:

- Ты спал что ли?

- Как это ни странно, но да, брат, я спал, - отшучиваешься и ты.

- Слушай, можете с братьями на игру подъехать на Пражскую?- на этот раз серьезно спрашивает Элим.

В эту минуту в твоей голове происходит ожесточенный поединок между теплым одеялом и желанием увидеться с братьями. Судят этот бой мысли, склоняющиеся то к одеялу, то к выполнению долга, который ты сам на себя возложил. В итоге побеждает здравый смысл.

- Да, брат, сейчас я позвоню Муре и Ахе.

- Хорошо, жду вас к девяти.

Ты окончательно проснулся. Протираешь глаза. Встаешь с постели, и на ходу набираешь Мурин номер. Мура – это брат, друг, качок, двойник Стетхема и лучший бомбардир нашей команды. Но в первую очередь, он - мусульманин. Впрочем, как и каждый из «мединцев».

- Алло, салам алайкум, нечикьсен-кузнечиксен? – звучит позывной всех кумыков.

- Ва алайкум салам! Я уже все знаю, и еду на Пражскую, во сколько ты там будешь? Аха едет?

Мурад, как самый пунктуальный человек в команде, наверняка с вечера приготовил сумку и лег спать строго после ночной молитвы.

- Я тоже выхожу, сейчас наберу Аху.

Аха – это Ахмед – студент, будущий инженер-архитектор, что-то типа Церетелли, но по его словам, в разы круче.

Ахин голос еще более заспанный, чем твой. С трудом объясняешь ему про игру. Про Пражскую. Про Муру. Услышав про «Стетхема», он просыпается окончательно. И тоже побеждает теплое одеяло. 2:0 в нашу пользу.

Едешь до Пражской. Московский люд в такую рань привык быть в своих дорогостоящих замках из бетона и кирпича, (кто в родных, а кто в снимаемых). Метро полупустое. Полупустые лица вокруг. И твои мысли тоже где-то между этой гранью. Сон, словно назойливый ухажер, не желает отставать, хватает тебя в вагоне, очаровывая своей сладкой истомой. До Пражской ты отбиваешься от него, стараясь читать книгу в телефоне. А после Пражской этот приставучий господин уходит сам, ибо Мурин возглас: «СубханАллах» заставит встрепенуться любого.

Возглас сей означает, что Гаджиев уже полчаса стоит на остановке. Тут ветер, холод и армяне.

Наконец, покидаешь «подмосковье», и выбираешься наружу. Глотаешь свежий, щедро сдобренный выхлопными газами авто, воздух, и идешь навстречу брату.

Странное это понятие – брат, когда человек не является твоим родственником. Он тебе ничем не обязан, равно, как и ты ему, однако ты видишь в нем ту опору и поддержку, которую оказывают друг другу родные люди. Ради чего же такой брат придет на помощь? Ведь любая дружба иногда дает осечки. Если спросить у Муры, то он просто ответит: «Ради Аллаха».

Маршрутка медленно заполняется. Ты сидишь сзади и молчишь. Аха подошел последним. В такую рань никому не хочется говорить. Каждый думает о своем. А ты думаешь о том, что скоро уедешь. И люди, которых ты называл братьями, еще долго не увидят тебя. Это не только Мурад и Ахмед. Это братья Амир и Амин из Таджикистана, искренности которых ты удивлялся не раз. Это Салават. Сал. Дорогой твоему сердцу брат. С сердцем волка, как он сам говорил о себе. Это его щич* Иса. Иська. Полная противоположность Салавату. Иса так до конца и не поверил, что ты, будучи выходцем из Чечни, умудрился не быть чеченцем по нации. Это «эмонациональный» брат Мамед. Защитник не только на поле, но и вне его. Это самый бородатый игрок твоей команды – Юнус. Как его боялись соперники. Однако за целый год ты так и не услышал от него даже недовольной реплики, не говоря уже о крике. Вот бы и тебе такой сабр**. Это Айдын. Незаметный, но очень нужный, словно недостающая шестеренка в механизме. Это Дамир. Строгий. Больше к себе, нежели к остальным. Абдула. Ты улыбаешься, вспоминая Абдулу. Хороший брат. Искренний, отзывчивый и богобоязненный. Может, Элим все-таки даст ему сыграть в основе. Мысли кидают тебя к тренеру, к менеджеру, организатору, плеймейкеру и многое другое - в одном лице – к Элиму. Видит Аллах, ты ни разу не говорил это ему в лицо, но всегда радовался его способности к самоорганизации и организации других. Конечно, были трения. Были сложные вопросы. Как и во всяком большом деле. Были обиды. В том числе и твои. Но все прошло. Московский ветер, словно опавшие листья, закруживший обиды в свои холодные объятия, унес их куда подальше.

Ты мало кому говорил в лицо, что любишь его ради Аллаха. Стеснялся. Хотя стоило. Каждый игрок «Медины» стоил этих слов. Как и каждый игрок команды «Мекка» - лидера первого дивизиона, своего рода «Барселоны» в ЮАО. И Хайрулла, и Руся, и Мура (шикарный вратарь с шикарной шевелюрой), и Тима, и Рамиль, и Талыб, и Реня, и Салман, и Рашид, и Умар с Усманом, и братья Ларри, Муса и Мухаммад (парни с ногайского района, как выразился Аха на дагестанском турнире). Перечисляя все эти имена, тебе кажется, что ты еще там, в Москве, среди своих братьев, там, где Умар – мощный даваатчик***, строгий, но справедливый, наставляет тебя и каждого игрока перед матчем: «Вы выходите играть ради Аллаха. Мне не нужна ваша победа любой ценой. Всевышний не спросит с вас за не забитый гол, но спросит за ваше поведение, за вашу постановку себя в этом деле. Не забывайте об этом, братья». Умар. Ему ты тоже ничего толком не сказал. Только беспокоил по поводу статей. Умар, оцени. Умар, прочитай. Как я написал, а? Правда, мощно? Я скоро стану крутым писателем, не так ли. Конечно, это все ради призыва к Исламу, но где-то в глубине души тебе всегда хотелось услышать: «Да, мощно, молодец». И ты часто это слышал. Хорошо, что не закружилась голова. Альхамдулиллях.

Ах, Москва, сколько в тебе соблазнов. Сколько развлечений. Сколько страсти и красоты. Местами уродливой, местами привлекательной. Все, что угодно душе любого гурмана. Все есть в столице. И поэтому все тянутся сюда. А ты, увы, отсюда. И на что же ты тоскливо оглядываешься, всматриваясь себе за спину? На тех, кто остался там. На братьев. На «Мекку» и «Медину». На совместный намаз где бы то ни было и в какую то ни было погоду. На тренировки на Тушинской, Домодедовской, Беляево. На окрики Элима: «Эй, деревянный». На Юнусов «Додж». На Мурин гол в кубке. На улыбку Абдулы. На тихий скромный голос Амира. На застывшего в прыжке Салавата. На Аху в воротах. На Аху в защите. На Аху в нападении. Где он только не играл, СубханАллах. На новых братьев «Медины», с которыми ты не успел познакомиться. В конце концов, на себя самого, облачившегося в белоснежную футболку, над которой смеялась вся команда (ты тогда недооценил свой вес, и футболка обтягивала твое тело так, словно ты собрался на Фабрику Звезд). Такой осталась «Медина» для тебя. Но пришло время закрывать дверь.

И все же, не смотря ни на что, эту дверь, дверь, за которой твои братья по вере, ты оставляешь приоткрытой, и как сейчас слышишь Мурин голос: «Вставай, мы до Пражской доехали».

Выходишь из маршрутки. Издали, радуясь, наблюдаешь братьев. Но не видно соперников. Они, конечно, подойдут, но ты знаешь, сегодня на поле будет только одна команда – твоя «Медина». Команда, в который ты играл.